Описание: Вместо описания книги приведена статья Т.Ю.Быстровой, д-ра философских наук, профессора УрГУ.
E-mail: taby27@yandex.ru
http://www.docme.ru/doc/1657188/arhitektura-vne-vremeni-ideya-shablonov-proektirovaniya-k.-a...
Архитектура вне времени: идея шаблонов проектирования К. Александера
Статья посвящена рассмотрению метода архитектурного проектирования, предложенного американским архитектором и методологом Кристофером Александером в начале 1970-х гг.
Метод паттернов, или шаблонов, проектирования получил широкое распространение и неоднозначную оценку,
вместе с тем он является одним из весомых факторов развития архитектурной мысли рубежа тысячелетий.
Невысокая степень информированности русскоязычного читателя о работах К. Александера добавляет статье актуальности.
Вопрос, сформулированный Кристофером Александером в 1980-е гг. и вынесенный в заголовок этой статьи, похоже, не утратил актуальности до наших дней.
Сила ответа связана с отсутствием претензий. Она же порождает дискуссии.
Автор – архитектор, теоретик архитектуры, урбанист, дизайнер, математик, социолог,
профессор университета Беркли в Калифорнии и т. п. – поразительно последователен: он научно и теоретически обосновывает идеи и только потом реализует их в архитектурной практике.
Это около 200 проектов по всему миру: в США, Мексике, Японии, Австрии, Великобритании.
В общем, все, как положено, в соответствии с высокими стандартами эстетики, восходящей еще к античности. Недаром некоторые западные критики сближают Кристофера Александера
(р. 1936) с Витрувием, хотя во времени они отстоят друг от друга на две тысячи лет.
Идеи, пусть небесспорные, говорят сами за себя.
Сегодня они с успехом развиваются в музыке, педагогике, многих областях проектирования, прежде всего, в компьютерном программировании.
И в архитектуре тоже.
Новости «малой» архитектуры, создаваемой сегодня как бы в противовес «зданиям-достопримечательностям» (Ч.Дженкс), все чаще приводят к предельно лаконичным, крайне неприхотливо выглядящим формам, буквально повторяющим находки Александера в 1970–1980-е гг.,
и это дает дополнительный повод актуализировать основные идеи его подхода, поразмышлять над параллелями.
Посткризисный заказчик часто требует простоты, которая вот-вот грозит стать статусной, и, скорее всего, тенденция продлится в ближайшие годы.
Минимальная роль отводится внешней форме, тогда как привычные алгоритмы поведения (включающие даже этнокультурные стереотипы, как во втором случае, когда необычное решение спальни предназначается для японцев, которым привычно сидеть на корточках) имеют решающее значение при формировании интерьерного пространства.
Невольно вспоминается про «горе от ума», поскольку, проделав огромную работу,
архитектор приходит к формам, максимально близким к протоархитектуре – теряя при этом в самовыражении и творческом вдохновении.
Не знаю, как относиться к этой архитектуре, но она, бесспорно, есть, ее используют и поощряют премиями, значит, необходимо изучить ее истоки и понять перспективы.
Итак, может ли архитектурное решение соразмеряться с человеком и его природно-социальным окружением больше, чем с каноном или стилем?
Нужно ли осмыслять предпроектную ситуацию «глазами пользователя»?
Насколько рациональным, алгоритмизированным может и должно быть современное архитектурное проектирование?
Контекст задается фразой известного исследователя европейской цивилизации Анри Лефевра о полной неудаче опыта создания рациональных городских ансамблей, написанной еще в 1967 г.
Цитируя, в свою очередь, Клода-Николя Леду, своего соотечественника, Лефевр признается:
«Городские ансамбли, особенно самые большие, демонстрируют в действии аналитическую мысль… доведенную до крайних пределов.
Эта мысль различает и разделяет все, что может различаться и разделяться в реальности…
Она соответствует, с одной стороны, практической и теоретической деятельности, которая приводит к крайнему разделению труда…
С другой стороны, она соответствует аналитическому методу, который открывает простое в сложном
и стремится воссоздать сложное из простого… Это тот самый аналитический метод, постоянно совершенствуемый, начиная с Декарта, который все еще используется во всех областях, хотя и оспаривается в теоретическом плане многими крупными течениями современной мысли.
Этот аналитический метод и эта мысль являлись и все еще являются исключительно эффективными.
Именно поэтому они стали и остаются формой мышления технических специалистов, наиболее продуктивных,
в наибольшей мере озабоченных быстрым достижением действенных результатов. По-видимому, мысль и общество должны были пройти через это».
Признавая возможность эффективно использовать и сегодня аналитический подход, А. Лефевр говорит об отрицательных последствиях узко-функционалистского мышления:
«На всех уровнях – на уровне жилища, дома, соседского сообщества, квартала, города в целом – функции,
совершенно иначе выглядевшие в спонтанном городском организме, оказались дифференцированными и обособленными.
Это – функции обмена, оборота, труда, культуры, досуга и т. д.
Архитекторы и урбанисты осуществили во времени и пространстве анатомический и гистологический анализ старого города (спонтанного или исторического)».
Лефевр призывает переходить к проектированию трансфункциональных и мультифункциональных объектов одновременно с восстановлением «семантического поля» города и его отдельных частей, возвращения к спонтанности и игре как модусам городской жизни, но, будучи антропологом и социологом,
не приводит их конкретных формальных, тем более архитектурных, признаков.
Зато на основе проведенных социологических исследований он выделяет потребности человека, не подлежащие учету со стороны функционального подхода:
«Среди социальных потребностей мы можем упомянуть потребность в безопасности, потребность в непредвиденном, в информации и удивлении, игровую потребность, потребность в “приватной” интимности среди множащихся социальных контактов и отношений».
Его идеи современны и созвучны раннему этапу творчества Кристофера Александера, ставшего выразителем схожих мыслей языком архитектурных форм.
Американский архитектор и методолог архитектуры Кристофер Александер родился в Вене 4 октября 1936 г., изучал математику в Кембридже, архитектуру – в Гарварде.
В 1964 г. он выпустил свою первую книгу «Заметки к синтезу формы» (Notes on the synthesis of form),
а годом ранее стал преподавать в Беркли в качестве профессора архитектуры в Университете Калифорнии и основал Центр экологических структур (Center for Environmental Structure).
Если классифицировать подход Александера, то он находится как бы между «чистым» системным методом (как раз и приводящим к неоправданному и механистичному функционализму) и современной нелинейной архитектурой, спроектированной выразительно, но временами показывающей свою неспособность к адекватной реализации в материале и не всегда врастающей в ткань города.
О постмодернизме придется умолчать, ибо семантические игры и образные коллажи в равной степени не интересуют архитектора, считающего модернизм и постмодерн провалами в истории архитектуры.
Как и на многих других представителей поколения, семиотика оказала на него значительное влияние, не приводящее, однако, к отождествлению смысловой структуры и внешней формы объекта.
Проговаривая специфику подхода Александера более привычным для отечественной теории архитектуры языком системного метода, можно вспомнить понятие «открытая система» – целое с открытыми границами, способное впускать в себя новые элементы.
Желание упростить – как исследование, так и проектирование – привело к практически полному забвению этого понятия в проектных практиках последней трети XX в., его редукции к понятию «техническая система».
Ведь открытая система не поддается схематизации, ее невозможно свести только к механической совокупности элементов.
Иначе говоря, открытая система не создается с помощью конструктора.
Она не только самоорганизуется, но зависит от среды.
Нельзя забывать и о том, что каждый элемент «большой» системы способен, в свою очередь, тоже иметь системную организацию.
Развивая теорию сложных систем, в 1970-е гг. Александер настаивает на соблюдении двух установок при их проектировании:
• максимизация связей внутри компонентов (высокое сцепление, high cohesion) и
• минимизация связей между компонентами (низкая связанность, low coupling).
В отличие от «чистых» системщиков он стремится создавать некие целостности, способные к относительной самостоятельности в поведении и развитии, тогда как взгляд с функциональных позиций обречен на выхватывание и гиперболизацию одного качества, стороны, свойства и т. п.
Человеку же всегда было присуще спонтанно создавать целостности и жить в них.
«Существует вечная возможность построения здания… Большие традиционные здания прошлого, деревни, палатки и храмы, в которых человек чувствует себя, как дома, всегда создавались людьми, которые были очень близки к этому способу.
Невозможно создать большие здания или города, красивые площади, места, где вы чувствуете себя живым, идя другим путем», – пишет Александер, призывая стремиться к совершенствованию среды обитания.
Драматизм этих ходов, выглядящих для непосвященного весьма абстрактными либо чересчур поэтическими, связан с вечным, как мир, точнее, как европейская цивилизация, вопросом о возможностях рационального формирования живого органического целого, того же, о котором говорит А. Лефевр.
Как, собирая части и действуя поэтапно, не утратить объективного присутствия целого (а не только его видения нами)?
«Сложность является одной из больших проблем в области экологического дизайна», – признается К. Александер, и в этом он явно не одинок.
Начиная с Аристотеля, этот вопрос задают себе мыслители и проектировщики, и при желании можно представить под этим углом зрения, к примеру, мировую историю стилей в архитектуре.
В нашем случае вопрос усугубляется тем, что целое задается не изнутри (как следует из аристотелевой теории формы), а извне: ведь архитектурный процесс имеет множество внешних детерминант, от экономических до человеческих.
Смягчая тему давления внешних обстоятельств, Александер приходит к мысли о привлечении будущих жителей дома или района к проектированию.
Если структура определяется извне, то это «внешнее» лучше всего понимают те, кто в нем уже находится.
Надо только расспросить их об этом, используя формы, в равной степени понятные как архитектору, так и вопрошаемым. По сути, Александер одним из первых начинает говорить об интерактивности как возможности проектирования.
Видимо, поэтому его труды сегодня хорошо известны разработчикам интерфейсов.
Говорят, что посвященная вопросам компьютерного программирования книга Александера «Design Patterns» является одной из самых популярных, авторитетных и обсуждаемых технических книг за всю историю отрасли (на начало 2009 г. продано более 350 тыс. экземпляров).
Казалось бы, странно: архитектора лучше знают программисты.
Но нужно помнить, что Александер постоянно настаивает на осмыслении архитектурных процессов в обязательной связи со всеми другими, без отрыва от них, тем более, автономизации.
Будучи рационалистом, он пытается преодолеть традиционную абстрактность и возможный схематизм рационалистического подхода путем введения ставшего общеупотребимым понятия «паттерн» (переводят также как «шаблон», «архетип» или «проектный образец»).
Паттерны не являются производными от аналитических абстракций, это фиксация форм человеческих действий.
Паттерны не являются обезличенными типовыми формами, они возникают в ходе реализации индивидуальных потребностей человека во всей его полноте, включая эмоциональный строй.
Оппонентами подобного подхода выступают Роберт Вентури, трактующий архитектуру как знаки визуального языка,
понятные лишь определенным социальным группам, а также Питер Эйзенман, настаивающий на автономности архитектурных форм.
Для Александера это более глубинные и, стало быть, всеобщие структуры действия, релевантные не отдельным социальным группам, а обществу в целом.
Балансируя на границе рациональности и эмпиризма, он стремится учитывать контекст, в котором формируется,
проявляется или проектируется паттерн – общая структура действия индивида в конкретной социальной среде.
Структурализм как предпосылка идеи шаблонов Ранее нами доказана необходимость парадигмальных установок
для появления нового проектного или исследовательского метода в архитектуре.
Для Александера таким основанием явно стала теория структурализма, расцвет которой в гуманитарном знании приходится на середину XX в.
Кратко рассмотрим ее основные положения.
Согласно структуралистам, например, К. Леви-Стросу, решающую роль в формировании целого играют не сами элементы, а связи между ними.
Именно они задают, в конечном счете, специфику элементов, их смысловую и ценностную окраску.
Любое явление или объект мыслятся находящимися в культуре, т. е. не просто конкретном хронотопе, но и ландшафте, системе ценностей, образе жизни и пр.
Оно рассматривается в единстве внешних и внутренних связей, заведомо предполагающих вариативность форм.
Начало такого подхода вполне эмпирично и требует сбора большого массива данных, а результат его реализации «в меру» рационален, поскольку структура выявляется и собирается осмысленно.
К. Леви-Строс призывает уходить от произвольности как при отборе фактов, так и в ходе вычленения и систематизации связей структурируемого объекта.
Сами структуры возникают, точнее моделируются, как результат взаимодействия глубинных архетипических форм, существующих в коллективном бессознательном, и природно-социальной среды, специфичной в каждом конкретном случае.
«Целью любой структуралистской деятельности – безразлично, рефлексивной или поэтической – является воссоздание “объекта” таким образом, чтобы в подобной реконструкции обнаружились правила функционирования (“функции”) этого объекта», пишет Р. Барт.
Операции членения и монтажа, которые он называет основными для этой деятельности, также прослеживаются в подходе К. Александера к проектированию:
членение, как и моделирование, совершает архитектор, а монтаж – сотворцы, участники проекта.
Еще один интересный пункт: выделение К. Леви-Стросом этического и эмического уровней интерпретации
(он говорит о звуках, но возможно расширительное толкование, что и происходит у Александера):
«…либо как они воспринимаются (или, скорее, считается, что воспринимаются) ухом, даже и с помощью акустических средств, либо как они обнаруживаются после того, как они описаны и проанализированы, продвигаясь от сырого акустического материала вглубь к его образующим единицам».
«Эмический» уровень в точности соответствует попыткам Александера выяснить, какой смысл вкладывают в свои действия или алгоритмы сами люди, – а не тот, что представляется проектировщику при взгляде, так сказать, со стороны.
Но главное движение структурализма, с которым связаны будущие плюсы и минусы александеровского архитектурного проектирования, – это «перевод» в ходе этой деятельности реальных материальных объектов в текст: мир становится текстом, связи элементов – коммуникациями, организация шаблонов – языком и т. п.
Архитектуре при таком рассмотрении не до стилевых достоинств.
Зато она становится ближе к обычному человеку.
Чего и добивается Александер за счет ухода от сравнительного анализа структур (в проектировании это не всегда обязательно) и, возможно, недостаточного внимания к теме бинарных оппозиций, вычленение которых играет огромную роль в формировании полной и целостной «картинки» какой-либо структуры.
В книге «Язык паттернов» (глава «Город – не дерево», перевод Т. Ю. Быстровой) он пишет:
«Поскольку как дизайнеры мы имеем дело с физической стороной городской жизни, ее физическими основами, мы, естественно, должны ограничиться рассмотрением множеств, которые представляют собой наборы
материальных элементов, таких как люди, травинки, автомобили, молекулы, дома, сады, водопроводные трубы, молекулы воды в них и т. д.
Когда элементы множества должны быть вместе, потому что они взаимодействуют или должны как-либо работать вместе, мы будем называть это множество элементами системы.
Например, в Беркли на углу улиц Херст и Евклида есть аптека и неподалеку светофор.
При входе в аптеку установлен газетный автомат с новостями.
Когда горит красный свет, люди, ждущие чтобы перейти улицу, стоят, а так как они не имеют ничего общего, они смотрят на автомат и информацию в нем… Некоторые из
них просто читают новости, другие покупают газеты, пока ждут сигнала светофора.
Этот эффект делает автомат и светофор интерактивными; он, газеты, деньги из карманов людей, которые останавливаются на красный свет и читают газеты, светофор,
электрические импульсы, которые зажигают огни светофора, тротуар, на котором стоят люди – все они работают вместе на форму системы.
С точки зрения дизайнера, физически неизменные части этой системы представляют особый интерес.
Газетный автомат, светофор и тротуар между ними связаны как фиксированные части системы.
Это неизменный сосуд, в котором изменяющиеся части системы – люди, газеты, деньги и электрические импульсы – могут взаимодействовать.
Я определяю это взаимодействие в качестве единицы города.
Она ищет свою согласованность как единое целое – как с силами, которые содержатся в ее собственных элементах, так и с динамической согласованностью живой системы,
которая включает ее как фиксированную часть инвариантного целого».
Отчасти подобный подход выглядит романтической утопией.
Попутно возникают переклички со знаменитым тезисом Р. Барта о «смерти автора», тема ухода от схематизма и односторонности, требование вычленения как можно большего количества синхронных данных и т. п.
Это позволяет классифицировать архитектурные поиски Александера, по крайней мере, как созвучные структуральному дискурсу.
По крайней мере – и в наибольшей степени, поскольку столь обширных перекличек нет, пожалуй, ни у одного архитектора 1970–1990-х гг.
Язык шаблонов «Каждый паттерн описывает некую повторяющуюся проблему и ключ к ее разгадке, причем таким образом, что этим ключом можно пользоваться при решении самых разнообразных задач». К. Александер.
Александер не дает полного определения паттерна, хотя постоянно использует этот термин.
Паттерны могут быть основой не только предметных форм, но и связей, отношений.
Согласно архитектору, хороший паттерн:
• решает одну или несколько проблем человека,
• требует проверенной концепции,
• базируется на реальном дизайне,
• выходит за рамки очевидности,
• включает пользователя в процесс проектирования,
• выявляет отношения с участием глубинных структур и механизмов системы.
Согласно Александеру, проектирование при помощи шаблонов решает задачу развития системы в направлении повышения качества жизнеобеспечения.
Каждый шаг осмысляется как трансформация, сохраняющая структуру, которая содержит в себе как можно больше технических и социальных характеристик контекста.
При этом учитываются важнейшие экономические аспекты (например, поиск простейших возможных решений) и аспекты обучения.
Каждое решение принимается участниками проекта так, чтобы их среда обитания формировалась практически самостоятельно.
Архитектор сопровождает процесс и помогает его осуществлению.
В процессе принятия решений визуализируются все альтернативные варианты, что позволяет участникам следовать их внутреннему пониманию ситуации и ощущению идентичности решения их потребностям.
В конечном счете выбирается не то, что «хорошо или прекрасно», а то, что является «рациоморфным» – соответствующим «жизненному резонансу» тех, кому предстоит жить или находиться в спроектированном объекте.
Александер считает, что люди лучше всего знают свои потребности в определенной структуре и вполне могут принимать участие в проектировании.
Язык шаблонов способен организовать их действия по созданию прототипов, которые впоследствии совершенствуются разработчиками.
Шаблоны помогают в целенаправленном повторном использовании опыта и уводят от умозрительности.
Если говорить о том же, так сказать, с объективно-предметной стороны, то представление о паттернах позволяет сделать представление о целостностях разных уровней сложности лейтмотивом проектного мышления.
Архитектурный объект состоит из различных частей (город > дома, церковь, улицы / дом > стены, лестницы, крыша), но существуют различные церкви. «Что тогда остается одинаковым у всех церквей?» – спрашивает Александер.
Его ответ: «Классы > инстанции».
«Мы можем забыть, что произведение архитектуры состоит из элементов.
Самым существенным фактом является то, что эти так называемые “элементы” служат в качестве руководства для паттернов-отношений, которые повторяются вечно», – отмечает он в книге «Вечный путь строительства» (Перевод Т. Ю. Быстровой).
Выявление паттернов не ограничивается каталогизацией, но позволяет создать язык, помогающий решить определенные проектные проблемы, причем архитектор настаивает на том, что шаблоны не следует догматизировать.
Напротив, нужно развивать их язык.
У Александера каждый из шаблонов имеет свое название, что облегчает коммуникации в ходе проектирования.
Эти названия не являются идиомами – своеобразным профессиональным сленгом, т. к. точно фиксируют конкретную проектную ситуацию.
Подобно всякому языку, они позволяют описывать архитектуру как целое, сводя воедино ее элементы и составные части.
Работа «Язык шаблонов: города, здания, строительство» квалифицируется критиками как своеобразная «порождающая грамматика» подхода Александера.
Она возникла из наблюдений автора за средневековыми городами, сохраняющими свою привлекательность и гармоничность.
По мнению автора, это происходит благодаря учету местных региональных традиций, требующих от архитектуры определенных свойств, но сохраняющих архитектору некую свободу соответствия тем или иным ситуациям.
Книга содержит рекомендации и иллюстрации, точные методы практичного, надежного и привлекательного дизайна любого масштаба, от целого региона, через города, от районов до садов, от зданий, пространств, встроенной мебели, светильников до масштаба дверных ручек.
Особую ценность имеет то, что архитектоническая система состоит только из классических образцов, которые были проверены на практике многими архитекторами.
Книга включает в себя все требуемые показатели и структурные расчеты, а также упрощенную систему,
которую можно использовать при нехватке древесины или стали в регионе.
Пользовательский прототип может выполняться в разных материалах, сообразно требованиям времени, считает Александер.
Этот метод был принят в преподавании архитектуры в университете Орегоны – его обычно упоминают как орегонский эксперимент.
Кроме того, он использовался при реконструкции ряда городов.
Для достижения большей ясности уже в 1970-е гг. архитектор разрабатывает классификацию из 253 паттернов,
позволяющих привлечь к проектированию будущих жителей дома или района.
Кент Бек (Kent Beck) и Уорд Каннингем (Ward Cunningham) проецируют идеи Александера в область проектирования пользовательских интефейсов,
где вопросы интерактивности и понимания к тому времени стоят столь же остро.
Успешное использование проектных шаблонов в прошлом позволяет рассматривать их как определенную гарантию чистоты и даже элегантности решения.
Критика теории Кристофера Александера.
Если судить по публикациям, то основное направление критики связано примерно с теми же характеристиками подхода, что обозначены мною выше.
Каждый проект – не готовую картинку, а именно процесс, – Александер описывает в отдельной книге,
что служит поводом к обвинению в пропаганде теории и практики, а также в уходе от простоты проектирования.
Некоторые тезисы, вроде отрицания проектирования на бумаге, по мнению критиков, свидетельствуют о высокомерии архитектора.
Некоторые обвиняют его в том, что предпринимаемые им шаги влияют на стоимость проекта, но не служат его качеству.
Реализованные объекты не нравятся брутальностью и все той же простотой. Язык шаблонов, напротив, – сложностью.
Заключение
Очевидно влияние теории и практики Александера на архитектуру и дизайн последней трети прошлого века и начало нынешнего.
Каждое десятилетие ставит собственные акценты: для восьмидесятых важны структурно-семиотические ходы,
для девяностых – коммуникации с заказчиком-потребителем, для «нулевых» – рационализм, уводящий от гламура и эклектики, для сегодняшнего дня – экологический во всех отношениях контекст архитектурного проектирования.
Данная работа не претендует на исчерпытвающую интерпретацию метода Кристофера Александера,
но дает представление о его детерминантах, основных составляющих, результатах и границах использования.
Вряд ли этот метод будет когда-либо абсолютизирован.
Но стать одним из многих, необходимых, может.
Загрузить
Вверх
RSS
